Недавно был опубликован блог millstone о игроках прошлого, которые могли бы заиграть в NBA, который вызвал большой интерес и мне показалось, что будет не менее интересно напомнить о выдающихся игроках прошлого имена которых давно не на первых страницах, но тем не менее вклад которых в нашу игру огромен. Вот я и решил достать из своего архива и опубликовать интервью с одним из таких игроков героем Мюнхенской Олимпиады, который сумел стать мастером как говорится "Не благодаря, а вопреки" и чей пример достоин всяческого уважения. Ну а когда герой говорит сам особенно важно т.к. нет каких-то комментариев и всё как на ладони

Прочитайте всё внимательно и многое из того, с чем вы столкнётесь покажет, что и в золотой век нашего баскетбола "Не было мира под оливами" как можно было бы сказать перефразируя известную пословицу.

Недавно был опубликован замечательный блог millstone о том кто из наших игроков прошлого мог заиграть в NBA, который вызвал большой интерес и вот мне пришла в голову мысль написать о тех, чьи имена как-то забылись не смотря на выдающиеся достижения и я решил опубликовать интервью одного из героев Мюнхена, про которого наверное и не вспомнят нынешние наши молодые товарищи по сайту. Это тоже приме того как человек сумел добиться результата "Не благодаря, а вопреки" и чей пример целеустремлённости достоин огромного уважения.

А лучше всего о человеке может рассказать он сам вот я и вытащил из архива такой вот на мой взгляд поучительный материал. Некоторые моменты я сам выделил, чтобы было более понятно, что даже в наш золотой век отечественного баскетбола, как говорит пословица: "Нет мира под оливами"

Легендарный украинский баскетболист, олимпийский чемпион 72-го года Анатолий ПОЛИВОДА: «С таким диагнозом мне категорически нельзя было заниматься спортом. Первый приступ случился в 19 лет — я, как стоял, двухметровый, так и рухнул плашмя» Анатолий Иванович с внучкой Катей

29 мая Анатолию Ивановичу исполняется 64 года

Слава — вещь скоропортящаяся. Это сполна ощутил Анатолий Поливода, наш земляк (родился в Енакиеве в 1947 году), которому некогда рукоплескали ценители баскетбола.

Он играл за «Авангард» (Донецк) и «Будiвельник» (Киев). Выступая за сборную СССР, стал чемпионом (1972) и призером (1968) Олимпийских игр, чемпионом мира (1967), трехкратным чемпионом Европы (1967, 1969, 1971). Его называли «лучшим центровым мира».

Как ни трудно в это поверить, но играл Поливода на таком высоком уровне, будучи больным человеком: у него был врожденный сердечный недуг. Анатолия донимали приступы, которые в любой момент могли привести к летальному исходу. В 25 лет, когда стало уже совсем невмоготу, баскетболисту пришлось завершить спортивную карьеру.

Жизнь у Анатолия Ивановича сложилась драматично, но он мужественно переносит выпавшие на его долю испытания. В конце прошлого года в очередной раз оказался на грани смерти. На операцию требовались большие деньги, которых у него не было. Слава Богу, что не перевелись еще отзывчивые люди...

Михаил НАЗАРЕНКО

«Бульвар Гордона»

«ВРАЧИ ГОВОРИЛИ, ЧТО Я МНИТЕЛЬНЫЙ, И ЗАКРЫВАЛИ НА МОИ ПРИСТУПЫ ГЛАЗА»

— Анатолий Иванович, что у вас за болезнь?

— Синдром WPW (Синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта — врожденная аномалия строения сердца, при котором между предсердиями и желудочками есть, кроме основных, еще и дополнительные пути проведения возбуждения. Это становится причиной приступов — пароксизмов — суправентрикулярной тахикардии или мерцательной аритмии. - Авт.). Тем, кто его имеет, категорически запрещено заниматься каким-либо видом спорта. При приступах — это называется пароксизмальной тахикардией — пульс достигает 270-300 ударов в минуту.

— Если бы вам в самом начале спортивной карьеры поставили этот диагноз, вы бы в баскетбол не пошли?

— Совершенно верно. У меня первый приступ случился в 67-м году в Москве на сборах перед первенством мира в Уругвае. Я, двухметровый, как стоял — так и рухнул плашмя. Мне было 19 лет. Ничего, играл и стал чемпионом мира, но с каждым годом становилось все тяжелее. В 71-м вообще мало выступал, не тренировался, так как приступы участились. Думал, уже не поеду на Олимпиаду в Мюнхене.

Со сборной СССР на сборы не выезжал. Участвовал только в турнире имени Гагарина в Тбилиси. Играл против сборной в составе молодежки и забил «тридцатник» (30 очков. - Авт.). Пришел в гостиницу — чуть дуба не дал. Врач говорит: «Толя, ты забил «тридцатник», Кондрашин тебя берет». То есть главный тренер взял меня на Олимпийские игры за былые заслуги. На этом снимке Анатолию Поливоде 26 лет. Большой спорт он оставил в 25 по состоянию здоровья. «Я не из трусливых, но были моменты, когда уже со всеми прощался»

— Там были врачи. Как-то лечили вас?

— Они все говорили, что я мнительный, и закрывали на мои приступы глаза: «Езжай, играй». И врач Зубов, и главный тренер Гомельский. А это — органика. Какая мнительность, когда у тебя сердце лупит 300 ударов в минуту!

С 70-го по 72-й я уже не летал, а добирался на все первенства поездом. Потому что взлет, посадка — это перегрузки, у меня начиналось сердцебиение и — приступ. Многие этого не понимали, им было смешно: как это — не летать в самолете? А сейчас встречаемся с ребятами в Питере на баскетбольном турнире. Спрашиваю: «Чего Сако (Зураб Саканделидзе — олимпийский чемпион. - Авт.) нет?». — «О, — говорят, — у него давление, он не может летать».

Вернулся после Олимпиады домой. Первенство Украины в Донецке. Ну а главному тренеру «Будiвельника» Владимиру Шаблинскому приятно ж: взять на первенство Поливоду, олимпийского чемпиона. На первой же тренировке — тяжелейший приступ, целый час длился. Больше я на площадку не выходил.

— В 25 лет ушли из спорта?

— Да, скажу честно, я не из трусливых, но были моменты, когда уже со всеми прощался. В 85-м году узнал, что в Каунасе профессор Юргис Бредикис — литовский кардиохирург, практиковавшийся в США, — делает операцию людям с синдромом WPW. Это было впервые в Советском Союзе.

Я тогда работал в университете Шевченко. Получил как старший преподаватель с 10-летним стажем работы 185 рублей и поехал туда. Операция на сердце длилась девять часов. 16 января я был прооперирован, а 24-го уже вошел в общую палату. Мне рассказывают: до меня было два летальных исхода и после меня один. «С такими приступами, — говорят, — не живут».

— Надеюсь, операция облегчила ваше состояние?

— Месяца два-три все у меня было нормально. А потом опять — приступ. Нужно было снова ехать в Каунас. Приезжаю, а с профессором беда: ударили его возле гаража по голове — сотрясение мозга. Я вернулся в Киев. Следующие приступы были, как насморк, который наступал и проходил, наступал и проходил.

В конце декабря 2009-го в Миргороде, где я сейчас живу, у меня случился новый приступ, который длился восемь суток. Думал: может быть, под воздействием капельниц полегчает — ни черта! Опять прощался с каждым, кто навещает... 3 января дочка меня забрала в Киев, 4-го я попал в клинику Амосова, а 5-го приступ сняли. И врачи предложили сделать довольно интересную операцию. Проходит она так: не вскрывая грудину, через пах вводят электрод (так делали Алле Пугачевой, когда ставили ей сосудорасширяющие стенты), он заходит в сердце и разрядами убивает те точки, которые возбуждают приступы. Фрагмент полуфинального матча на Олимпиаде-68 в Мехико, когда сборная СССР проиграла сборной Югославии, завоевав бронзу. В борьбе за мяч Анатолий Поливода и знаменитый югославский баскетболист Крешимир Чосич, который одним из первых уехал в НБА

Этот электрод стоит 14 тысяч гривен. А я уже растратил то, что подсобрал: на подготовительные моменты к операции — тысячу гривен, на страховку — 600. И к кому я должен был, скажите мне, обратиться за помощью?

— Естественно, в Федерацию баскетбола Украины...

— Я так и сделал. Люда, старшая дочь, позвонила туда. Ей говорят: «Ой, Хромаева нет, Волков уехал... Вы одалживайте деньги, делайте операцию, а мы потом рассчитаемся». Да вы с ними постоянно имеете связь! Это что, трудно было согласовать?

Связался с моим близким другом: так, мол, и так. Вечером звонит: «Все проплачено». И совсем неожиданно звонок от Равиля Сафиуллина, министра по делам семьи, молодежи и спорта. Это он приложил максимум усилий, чтобы Спорткомитет выделил мне необходимую сумму. Спрашивает: «Как ваши дела?». Меня это так растрогало...

— В свое время вас перетягивали в Москву. Почему вы не захотели переезжать в столицу?

— Я из маленького городка, это мой мир. К суете больших городов не привык: все вокруг давит, много проблем. Когда уезжал в Киев, мне говорили: «Пропадешь там, учиться не будешь». Многие баскетболисты не хотели ехать в Москву, те же прибалты...

К тому же, когда вся сборная СССР выступает под одной маркой ЦСКА, становится неинтересно, понимаете? У нас в «Будiвельнике» в основном были ребята 37-го года рождения — Виталий Ковянов, Николай Баглей, Вадим Гладун... Костяк сложился настолько хороший и коллектив дружный, что отделять себя от него не хотелось. Приятно было играть! Раньше система была туровая: шесть команд — в одном городе, шесть — в другом. Потом все 12 команд съезжались в одном городе. Это же фестивали баскетбола! Какие команды играли в первенстве СССР! ЦСКА, «Жальгирис» (Вильнюс), ВЭФ (Рига), «Калев» (Таллин), «Динамо» (Тбилиси)...

А сейчас мне украинский баскетбол неинтересен. Уровень у игроков недотягивает даже до мастера спорта. Все нацелены только на корзину — бросок, бросок!

Можно, как в цирке, научить человека техническому приему, и он будет забрасывать в кольцо, даже стоя к нему спиной, но это только прием. Игра же складывается из коллективных действий. Так вот, у наших игроков, даже если они обладают какими-то техническими приемами, нет игровых связок. Они не играли на серьезном уровне. И если Украина все-таки пробивается на перевенство Европы, то из 16 команд какое она занимает место? 16-е!

Мы всегда уступали технически американцам, даже югославам, но побеждали за счет командных действий, играли лучше в защите. Сегодня все думают только о нападении. Сыграть красиво! В нашей команде уже после меня был Саша Сальников, он мог забить 40 очков. Казалось бы, результат, да? И тут же 45 очков пропустит. Где коэффициент полезного действия? Такой же был Серега Белов в Москве. Победу на XVI чемпионате Европы по баскетболу в Неаполе в 1969 году одержала сборная СССР. Слева направо в первом ряду: Виталий Застухов, Александр Куликов, Зураб Саканделидзе, Модест Паулаускас, Сергей Белов, Прийт Томсон. Во втором ряду: Валентин Сыч (руководитель делегации), Сергей Коваленко, Александр Белов, Александр Гомельский (старший тренер), Владимир Андреев, Георгий Авсеенко (массажист), Александр Болошов, Анатолий Поливода, Геннадий Вольнов, Юрий Озеров (тренер)

— Были ведь игроки и повыше вас. Как вы выдерживали конкуренцию с ними?

— За счет прыжка, за счет скорости и молодости, забивал сверху и из-под них. У Саши Петрова из «Динамо» (Москва) рост был 212 сантиметров, у Яниса Круминьша из ВЭФа — 230, но Гомельский в 66-м предпочел этой верхотуре меня, двухметрового, и поставил в центровые.

«ГОМЕЛЬСКИЙ ДОЛГИЕ ГОДЫ РУБИЛ МНЕ «ЗАСЛУЖЕННОГО» ЗА ТО, ЧТО Я НЕ ХОТЕЛ ПЕРЕХОДИТЬ В ЦСКА»

— Гомельский вас сильно доставал с переходом в ЦСКА?

— Помню 69-й год. Мы выиграли первенство Европы в Неаполе. Летим домой. Подходит ко мне покойный Серега Коваленко из тбилисского ГПИ. «Тебя, — говорит, — Гомельский зовет». Иду к тому в первый класс. Гомельский, такой расслабленный, сразу козыри выложил: «Коваленко согласен перейти в ЦСКА, но при одном условии — если вы перейдете вместе. Получишь заслуженного, квартиру, все кругом». — «Я в ЦСКА не пойду», — отвечаю.

Подхожу к комментатору Нине Ереминой: «Нина, ну не подлость ли, когда человек тебе говорит открытым текстом: «Придешь в ЦСКА — все получишь»? — «Я пойду в Спорткомитет!». Она меня успокаивает: «Толя, молчи и не рыпайся. Это бесполезно».

Но я все-таки туда сунулся. К Сергею Павлову, Председателю Спорткомитета СССР, не захотел идти, заглянул к заму председателя, который курировал игровые виды спорта. Все ему высказал, он только голову опустил. Мне потом объяснили: чиновники Спорткомитета и все тренеры взаимосвязаны, и какой бы ты игрок ни был, ты — человек бесправный.

Гомельский что хотел, то и делал. Многие годы рубил мне заслуженного за то, что я не переходил в ЦСКА. Было больно и обидно, когда все из нашей пятерки, с кем я играл на чемпионате мира, — Зураб Саканделидзе из тбилисского «Динамо», Юра Селихов и Гена Вольнов из московского ЦСКА, Модестас Паулаускас из вильнюсского «Жальгириса» — получили звание, а мне его демонстративно не давали. Заслуженными стали даже те, кто на чемпионате мира вообще не играл, а я на первенстве был признан лучшим центровым.

В 70-м году отказался ехать с Гомельским на чемпионат мира в Югославию, объявил ему бойкот: «Не поеду, и все! Не хочу!». Сборная тогда Югославии заняла третье место, до этого была чемпионом.

Звание заслуженного мне дали только в 71-м, хотя должен был получить в 67-м. Это после того, как Гомельский попался на валюте и был отстранен от сборной СССР. В начале 70-х команду возглавил Владимир Кондрашин, который тренировал ленинградский «Спартак». Мы выиграли чемпионат Европы, и заслуженного дали Алжану Жармухамедову, Саше Белову и мне.

— У Гомельского были тренерские провалы?

— Сборная Союза могла выиграть Олимпиаду еще в 64-м, в Токио — команда была очень сильная. Тогда главным тренером был Спандарян, а Гомельский — вторым. И вот почему они проиграли американцам. Гомельский тогда работал в СКА (Рига). Когда сборная вела в счете, он сказал Спандаряну: выигрываем, давай, мол, поставим моих воспитанников — латышей. Тот был мягкотелым, согласился. Латыши не смогли проявить себя. Вернули основных игроков, но поезд уже ушел. Это мне рассказывал покойный Юрий Корнеев, ведущий игрок ЦСКА и сборной.

В 68-м в Мехико тоже была хорошая команда. И мы должны были там побеждать. Но в полуфинале уступили югославам одно очко. Проиграли по одной причине: высокогорье — две тысячи 600 метров. Я уже говорил, что технически югославы сильнее нас — в передачах, в бросках, играть против них намного труднее. Нам надо было играть в защите более кучно, не дать забить из-под кольца, а мы разбрелись. И они нам — хлоп, хлоп! Гомельский раскричался: «Вы же русские мужики, мать вашу! Вперед!». А у нас ноги ватные, дышать нечем.

Помню, пошли в городской парк в Мехико. Там американские горки, развлечения всякие. Гомельский говорит: «Ничего, ребята, не переживайте, не волнуйтесь. Я возьму на себя ответственность за то, что неудачно руководил». И что вы думаете? В Москву приехали, что оказалось? Тот игрок — плохой, этот виноват. Поэтому и говорят: побеждает тренер, проигрывает команда.

«В ФИНАЛЕ ОЛИМПИАДЫ Я НЕ ТО ЧТО ИГРАТЬ — СИДЕТЬ НА СКАМЕЙКЕ НЕ МОГ»

— Если бы Гомельский не был отстранен, он взял бы вас на Олимпиаду в Мюнхен?

— Нет, нет, даже разговоров не могло быть. Да и, честно скажу, я бы не поехал с ним. Такие вещи не прощаются. Понимаете, это подлость. Я с ним долго не общался. В Питер на турнир он приехал только после того, как умер Кондрашин, у них были натянутые отношения. Только на второй год он подошел ко мне, уважительно поздоровался. И я его не проигнорировал (хотя в душе обижался и отвергал) по одной причине: знал, что он серьезно болен, лечится от рака. Я ведь и сам из больницы не вылезал.

— Что произошло на последних трех секундах финального матча сборной СССР со сборной США на Олимпийских играх в Мюнхене в 1972-м? Почему они переигрывались?

— Олимпиада в Мюнхене была просевшей, будем так говорить. Ни немцы, хозяева, ни французы, ни испанцы, ни итальянцы не показали ничего. Третье место заняли кубинцы! Мы побеждали соперников без проблем.

Я в финале не играл. По мере того как подходишь к решающему матчу, мандраж, всякие мысли. Плюс еще сердце плохое, приступы, засыпал часов в пять, не раньше. Я находился в таком состоянии — не то что играть, сидеть на скамейке не мог.

Американцы на турнире не блистали. За пять-шесть минут до конца в поединке с ними мы вели в счете — восемь очков. Решили, что игра уже сделана, успокоились. А те, наоборот, один дурной бросок забили, другой. Игра обострилась. Американцы, перехватив мяч, заставили нашего игрока сфолить и использовали два штрафных — 51:50.

До финальной сирены оставалось три секунды. По правилам, если игрок вбрасывает, время включается лишь тогда, когда мяч попадает к какому-нибудь игроку — своему или противнику. После броска мяч может лететь хоть пять секунд.

Кондрашин взял минутный перерыв, обсудил, как за оставшиеся мгновения забить. Пас пошел к Белову, он получил мяч спиной, только стал вести, и время закончилось. Американцы высыпали на площадку, бурно радуются, а мы фактически продули.

Протокол должны подписать несколько судей. И вдруг один из них отказывается ставить свою подпись, потому что он не нажал кнопку на своих часах, они у него не были включены. И нужно эти три секунды переиграть.

— Проявил честность?

— Принципиальную честность! Мне журналисты потом рассказывали, что этим судьей был небезызвестный всем Йожеф Блаттер, ныне президент ФИФА. Не знаю, откуда они это откопали, поэтому не могу отвечать за достоверность этого факта.

Что делает Иван Едешко? По сути, совершает аферу — на расстоянии 23 метра под кольцо противника посылает мяч Александру Белову. Тот вбежал в зону. Опекавший его американец вылетел за лицевую линию, другой упал на пятую точку. Белов принял мяч — время пошло, опустил его и бросил — 52:51. Повторяю, после броска мяч может лететь хоть пять секунд — значения это не имеет.

Ванька действовал не по тренерской подсказке, он сам определил, что по-другому нельзя. Об этом первым покойный Геннадий Вольнов рассказал, и Кондрашин на него за это обиделся. Все мы люди самолюбивые, но кто-то принимает факт таким, какой он есть, а кто-то хочет, чтобы у него было семь пядей во лбу.

Нас как-то с Ваней Едешко спросили московские журналисты: «Если взять за основу 100 процентов и разделить: сколько процентов вы бы отдали пасу, сколько — приему мяча и броску?». Я сказал, что в той ситуации, когда оставалось лишь три секунды, точный пас можно оценить в 50-60 процентов. Это как и прием мяча — первейшие технические действия в баскетболе. Потом уже — ведение, обыгрыш, бросок.

Ванька говорит: тяжело, мол, было получить мяч и забить, сам преуменьшает свою заслугу. Я ему говорю: «Вань, я не против Белова, он забил, молодец! Но самое сложное — дать пас. Во-первых, в этом заложен риск — долетит, нет? Во-вторых, надо попасть точно в зону». Что ж там забивать? Мы во Дворце спорта в Киеве забрасывали мяч за одну секунду, мне это удавалось.

— Вы на Олимпиаду в Мюнхен тоже на поезде добирались?

— Ребята улетели, а я — на железнодорожный вокзал. У меня был билет на поезд «Москва — Лондон» с пересадкой в Ганновере. И с Олимпиады ехал так же: до Бреста, оттуда через Москву в Киев. Так домой хотелось!

— Что вы чувствовали в Мюнхене, когда палестинские террористы захватили в заложники израильских спортсменов?

— На сутки с лишним соревнования были отменены, а потом все пошло обычным чередом. Конечно, спортсмены были напуганы. Те, кто отсоревновался, дежурили в своих корпусах. Когда делегации всех стран разъехались, я остался в олимпийской деревне единственным из спортсменов. Чтобы не было боязно, позвал к себе полицейских. После празднования выигрыша осталась водка. Я подарил им нашу форму — трусы, майки с гербом Советского Союза. Они со мной ночевали.

«МЕНЯ ВЫЗВАЛИ В МИЛИЦИЮ, СТАЛИ ШИТЬ ДЕЛО»

— Как складывалась ваша жизнь после завершения спортивной карьеры?

— Я оказался никому не нужным. С одной стороны, ты — олимпийский чемпион, а с другой — никто! Мне всегда платили стипендию сборника — 300 рублей. Когда и эти деньги сняли, я остался без средств к существованию. Надо было их как-то добывать. Вы понимаете, о чем идет речь?

После первенства мира в 67-м дали однокомнатную квартиру. В 69-м я женился. Родилась дочка — получил трехкомнатную. И все было бы нормально в семье, если бы я оставался в спорте. Раньше ведь как было? Вернулся со сборов, все дома приготовлено, жена — вся внимание и забота. А тут как-то все вдруг перешло в другое русло!

Приятели уговорили меня ездить с ними в командировки по Украине и настраивать подстанции. Они были инженерами, я — слесарем. Раз с ними отправился в Черновцы. Они все командировочные пробухали. Были там пять дней, а написали, что месяц, подтвердили бумагу билетами с вокзала.

Я работал с ними месяца три-четыре и сказал: «Больше не хочу». Через два года контору эту накрыли. Меня вызвали в милицию, стали шить дело. Заступился Юрий Матвеев, он в ЮНЕСКО работал, позвонил: «Кому вы шьете?».

— И как на все это реагировала ваша супруга?

— С ней не заладилось. Денег нет, из больниц не вылезаю. Она считала, что я ей изменяю, хотя такого не было. Разошлись, трехкомнатную разменяли на две двухкомнатные. В 95-м я свою двухкомнатную поменял на однокомнатную возле автовокзала. Нужно было ее ремонтировать. Я обратился к одному знакомому богатому человеку, называть фамилию не буду: «Помоги, — говорю, — дай под залог квартиры полторы-две тысячи долларов, я хоть ремонт сделаю». Он от меня отмахнулся.

Друзья посоветовали: «В том районе плохо, тебе не нравится. Продавай эту квартиру, мы купим тебе в другом районе». Это был октябрь 2000 года. Тяжелый период. Квартира стоила девять тысяч 700 долларов. Цены резко упали, и я продал ее дешевле, чем купил. А после этого цены подскочили — 11, 12, 13 тысяч за квартиру! Друзья говорят: надо эти цены как-то догонять, давай нам деньги. Обещали мне, клялись, божились, что возвратят с лихвой... Я все, что имел, вложил в их бизнес, а они прогорели с этим кризисом, и я остался ни с чем.

— Анатолий, что-то у вас все не так, как надо, идет...

— А у меня вся жизнь такая — наперекосяк! Мясорубка полная! Про болячки я уже не говорю. Когда летели из Мехико, где сборная СССР заняла третье место, пересаживались в Гаване, и там пропали мои вещи, а с ними и олимпийская медаль.

Не сложилось и со второй женой. Когда мы познакомились, ей было 20 лет, а мне 43. Вместе прожили два года. С той пенсией, что я имел, все было проблематично. Как сейчас помню, сначала мне платили 43 рубля, потом — 60. Тут еще дочка родилась в 91-м. Ребенка поднимали дед с бабой. А ведь она, когда выходила замуж, обещала кашки готовить, потому что у меня гастрит. Но оказалось, что не готова к семейной жизни со взрослым человеком. Поэтому мы расстались.

— Какая у вас сейчас пенсия? Сколько получаете как олимпийский чемпион?

— Пенсия — 1600 гривен, олимпийская стипендия — 2500.

— Хватает?

— Квартиру снимаю — тысяча гривен, за гараж — 200. Одна треть уходит на лекарства, чуть больше тысячи — на питание. Еще трачу денежки на российский канал «НТВ+спорт», потому что не могу больше слушать, как комментируют спорт на украинских каналах.